Неточные совпадения
В «Медведе» кричали ура, чокались, звенело стекло бокалов, хлопали пробки, извлекаемые из бутылок, и было похоже, что люди собрались на вокзале провожать кого-то. Самгин вслушался в торопливый шум, быстро снял очки и,
протирая стекла, склонил голову над
столом.
Озябшими руками Самгин снял очки,
протер стекла, оглянулся: маленькая комната, овальный
стол, диван, три кресла и полдюжины мягких стульев малинового цвета у стен, шкаф с книгами, фисгармония, на стене большая репродукция с картины Франца Штука «Грех» — голая женщина, с грубым лицом, в объятиях змеи, толстой, как водосточная труба, голова змеи — на плече женщины.
Самгин,
протирая очки, осматривался: маленькая, без окон, комната, похожая на приемную дантиста, обставленная мягкой мебелью в чехлах серой парусины, посредине — круглый
стол, на
столе — альбомы, на стенах — серые квадраты гравюр. Сквозь драпри цвета бордо на дверях в соседнее помещение в комнату втекает красноватый сумрак и запах духов, и где-то далеко, в тишине звучит приглушенный голос Бердникова...
Самгин вздрогнул, ему показалось, что рядом с ним стоит кто-то. Но это был он сам, отраженный в холодной плоскости зеркала. На него сосредоточенно смотрели расплывшиеся, благодаря стеклам очков, глаза мыслителя. Он прищурил их, глаза стали нормальнее. Сняв очки и
протирая их, он снова подумал о людях, которые обещают создать «мир на земле и в человецех благоволение», затем, кстати, вспомнил, что кто-то — Ницше? — назвал человечество «многоглавой гидрой пошлости», сел к
столу и начал записывать свои мысли.
Розанов привскочил с постели,
протер глаза и опять взял брошенную на
столе депешу: ясно и четко синим карандашом было написано: «Мы едем к вам с попутчиками и завтра будем в Москве. Встретьте нас на Солянке, дом Репина».
Все сидящие за
столом покатывались со смеху, а Кергель,
протирая глаз, почти вслух говорил...
— Позвольте, я соскоблю — и незаметно будет, — сказал Александр. Он бросился к
столу с тем же судорожным трепетом, начал скоблить, чистить, тереть и
протер на письме скважину.
Стол от трения зашатался и толкнул этажерку. На этажерке стоял бюстик, из итальянского алебастра, Софокла или Эсхила. Почтенный трагик от сотрясения сначала раза три качнулся на зыбком пьедестале взад и вперед, потом свергнулся с этажерки и разбился вдребезги.
Булычов. И погибнет царство, где смрад. Ничего не вижу… (Встал, держась за
стол,
протирает глаза.) Царствие твое… Какое царствие? Звери! Царствие… Отче наш… Нет… плохо! Какой ты мне отец, если на смерть осудил? За что? Все умирают? Зачем? Ну, пускай — все! А я — зачем? (Покачнулся.) Ну? Что, Егор? (Хрипло кричит.) Шура… Глаха — доктора! Эй… кто-нибудь, черти! Егор… Булычов… Егор!..
Губернатор бережно положил на
стол письмо, торжественно снял с носа затуманившиеся очки, торжественно и медленно
протер их кончиком платка и с уважением и гордостью сказал...
В ступке вдруг вспыхнуло яркое пламя, повалил густой розовый дым и завоняло жжеными перьями и серой. Когда дым рассеялся, Федор
протер глаза и увидел, что он уже не Федор и не сапожник, а какой-то другой человек, в жилетке и с цепочкой, в новых брюках, и что сидит он в кресле за большим
столом. Два лакея подавали ему кушанья, низко кланялись и говорили...
Часы показывали 11, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал,
протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный
стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.